Анаис Нин. Невозможно сложно выбрать слова для нее. Писательница? - да. Женщина высшего света? - да. Соратница Генри Миллера - я бы даже сказала "соавтор". Психотерапевт. Исследователь самой себя. Любовница. - Но всё это слова, слова, которые полностью Анаис Нин не характеризуют.
Дневник, та часть, что я нашла на русском, включает всего 4 года, он отредактированный, много вынуто из него, ценны комментарии Храмова - редкий случай, когда такая врезка не повторяет уже известное, а переставляет нужным образом акценты и высвечивает тени.
За четыре года, что уместились в это повествование, уместилась такая богатая жизнь (причем, в основном - внутренняя), что завидуешь Нин черной завистью. Я тоже хочу так чувствовать, так быть. Днем она - светская леди, безупречная в своем доме, где комнаты разных цветов, а приемы строги и вычурны, вечер и ночью - за шатаниями по Парижу, сигаретами, кафе с драными скатертями, и сквернословящим Миллером. То Анаис разрывает от любви к Генри, то - от любви к его жене Джун, то - от нежности к мужу, то - от любви-ненависти к отцу, то - от понимания всех пропастей мира и темноты своей судьбы. Она говорит о себе как о невротике. Дневник - это способ бегства. Ей нравиться думать о себе как о больной, искать для себя лечение (а точнее - тех, кто ее бы лечил). Но мне не кажется, что она невротик.
Очень много разных событий. Но главное не события. Главное ее чувства и мысли. Дневники Анаис скандальны, ибо довольно откровенно. В этом нет ничего странного. Она всё время стремиться к духовности, а сексуальность для нее - одна из разновидностей духовности. И, задумываясь, задаешься вопросом, а почему должно быть иначе?
Я очень много могу о дневниках говорить. Анаис Нин - поразительная женщина с поразительной душой.
Дневники могут читаться с разных позиций: как репортаж с места расцвета великой французской литературы (помимо Миллера в ее друзьях и собеседниках многие известные поэты и писатели); как исследование писателя о писательстве и писателях; как пример великолепнейшего литературного стиля (отдельные предложения, даже в переводе, заставляют меня пускать слюни от восторга); как пример глубокого, детального и скрупулезного самоанализа - вот так и надо с собой работать (только спать со своими психиатрами наверное не стоит, да)); и просто как история жизни, которой я не знаю равных.
Анаис Нин восхитительна. Когда говорит о себе. "Дом инцеста" я не читала, не нашла. За то, искусившись стилем, прочла пару ее эротических рассказов - в общем, лучше их не читать, чтобы не портить впечатления.
Впрочем, о себе лучше пусть говорит Анаис сама.

О писательстве" Обыденная жизнь не интересует меня. Я ищу только высших ее проявлений. И я согласна с сюрреалистами — надо отыскивать непостижимое.
Я хочу быть писателем, напоминающим постоянно другим, что такие моменты существуют, я хочу доказать, что вокруг нас беспредельные пространства, что мысль бесконечна, что мир имеет множество измерений."

"Идеализация — это смерть и плоти, и творческого воображения. Все, что помимо свободы, полной свободы, есть смерть."

"...я хотела бы жить без всякой идеализации, без этических законов. Но мне не дано быть свободной. У меня нет дара разрушения. "

"Я научилась у Генри брать многое на заметку, всматриваться во все, записывать, не предаваться в тиши бес плодным размышлениям, писать каждый день, действовать, говорить, а не медитировать, не прятать от себя свой внутренний разлад и не слишком предаваться чувствам. Генри разбудил во мне огромные силы. Я писала, состязаясь с ним. И жила так же: благодаря ему и вопреки ему."

"Пробую объяснить Джун, как я понимаю писательство. Писатель — дуэлянт, не являющийся в условленный час; он подбирает оскорбление, словно некую любопытную вещь, находку для коллекционера; потом он рассматривает это на своем столе и лишь тогда выходит на дуэль со своим оружием — словом. Многие считают это слабостью. Я называю это обдумыванием. То, что для мужчины слабость, для писателя — достоинство. Он хранит, накапливает то, что взорвет позже в своем произведении. Вот почему писатель — самый одинокий человек в мире; ведь он живет, сражается, умирает и вновь рождается всегда в одиночестве; все свои роли он играет за опущенным занавесом. А в жизни он фигура несообразная. Чтобы судить писателя, надо любить его писание той же любовью, какой любишь его как мужчину. А большинство женщин любят только мужчину."

"Я объясняю Генри свою теорию бессмысленных деталей: надо обходиться без них, как без них обходятся сны; повествование становится не только насыщенней, но и получает дополни тельную энергетику.”

"Я безжалостна к его наивным тирадам (он завел особую папку для выброшенных мною страниц, тех, которые, как я говорю, всего лишь вспышки раздражения), мелочным или чересчур реалистичным (баталии с Джун из-за разной оценки Греты Гарбо)...По-моему, это дешевка, вроде газетного опроса: ваши мысли по поводу платиновых блондинок. Не хочу я, что бы он допускал ошибки дурного вкуса, повредившие не которым книгам Лоуренса. Дурной вкус и несдержанность."

"— Я писатель, Жанна. Мне нельзя пугаться никаких призраков. Мне надо их хорошо узнать, поближе. Я должна уметь описывать их. "

"— Может быть, оттого, что я поэт, мне все время представляется, что существует нечто за нарциссизмом, мазохизмом, лесбийством и прочим.
— Конечно. Существует творчество. "

"И я увидела в писательстве все муки деторождения. Никакого веселья. Только боль, пот, изнеможение. Это сочащаяся кровь. Это проклятье. Это подлинные муки. Никто не знает этого, только настоящий писатель.
Я жажду освободиться от этой книги. Она сжирает меня."

О психоанализе"Я так страстно говорила о полной вере в другого — поток психоанализа несет тебя куда уверенней, чем объятия любви. Какие скрытые, тайные источники открывает анализ! Древнее китайское изречение гласит: мудрость в том, чтобы разрушить идеалы. Вот этим и занимается психоанализ. Ведь в основе нашего лицемерия лежит именно идеализация нашего образа, мы сотворяем прекрасный образ и стараемся внушить это наше представление другим — пусть полюбуются. Но когда анализ разрушает этот образ, наступает разрядка, облегчение, потому что жить в соответствии с таким образом слишком тяжело. Хотя для некоторых такая разрядка может послужить причиной самоубийства.
Как справиться с этой трагедией, прячущейся в каждом часе нашей жизни, которая неожиданно и вероломно душит нас, выскакивая, как из засады, из какой-то мелодии, старого письма, книги, цвета платья, походки не знакомого прохожего? Твори литературу! Ищи в словаре новые слова, замешивай на своих слезах форму, стиль, слог, риторику. Аккуратно подбирай газетные вырезки, пользуйся цементным клеем, бери свои фотографии. Рас сказывай всем и каждому, сколь многим ты им обязана. Внушай своему издателю, что он открыл гения, а потом возвращайся к своей работе, терзайся, как скорпион, по павший в огненное кольцо, и убивай себя своим ядом.
Если бы китайцы не открыли, что мудрость есть отсутствие идеалов, я бы совершила это открытие сегодняшней ночью."

"Да ведь быть несчастным — не значит быть слабым! "

"Добиться отождествления себя с цельностью возможно лишь тогда, когда индивид живет на пределе своих стремлений и в мире с самим собой"

"Это был самый счастливый момент анализа. Я по чувствовала, что вернуть научным феноменам их жизнь может наивный, эмоциональный подход к каждой проблеме как к личному, предназначенному только тебе чуду, вера в единственность, приводящая к восторгу разгадывания. То, что убивает жизнь, зовется отсутствием тайны. Ведь даже нынешние ученые, как бы ни кичились они своими посягательствами на истину, признают существование еще более захватывающей, последней и окончательной тайны. Ничего не потеряно для любителя тьмы и тени. Тайны остаются."

О дневнике“А еще он [отец] ревнует к моему дневнику. Говорит: «Вот мой единственный соперник». (Они все прикончили бы мой дневник, если бы могли.) “

“Этот дневник показывает гигантскую, всепоглощающую тягу к правде, но, написав это, я рискую разрушить все здание моего вымысла, уничтожить все мои дары, все, что я сотворяла и оберегала, всех, кого я спасла от правды. Что же нужнее миру — иллюзия, которой я дарю жизнь, или правда, которую я вкладываю в дневник? Когда я принималась мечтать об удовлетворении людских грез, иллюзорном удовлетворении их голода, знала ли я, что существует более мучительный ненасытимый голод? Что побуждает меня теперь предложить правду вместо иллюзии?
Продолжаю по-прежнему выкраивать из ткани моих ранних дневников разные отрывки, чтобы синхронизировать их с теперешним временем.”

“Надо учиться одиночеству. Никто по-настоящему не следует за мной до конца, никто не понимает меня полностью”.

О мужчинах“Не думаю, что я ищу мужчину, а не Бога. Пустота, которую я начинаю ощущать, вероятно, и есть отсутствие Бога. Я призывала к себе отца, советчика, вождя, защитника, друга, возлюбленного, но я упустила нечто: это должен быть Бог. Но Бог живой, а не абстракция, воплотившийся Бог, сильный, с жадными крепкими руками и небесполый. “

И мужчины
[Отец Анаис]: "Я до смерти хочу быть разносторонним человеком, осуществить идеал да Винчи. Это цивилизованный, но и первобытный человек, могучий, но и тонко чувствующий. Мне надо найти баланс элементов этого грандиозного дисбаланса, создать шедевр равновесия сил”

“Он [отец] много говорил о том, как важно обрести равновесие. «В состоянии такого хрупкого равновесия, — сказал он, — трудно продержаться. Оно висит на очень тонкой нитке. Ищи больше света, больше ясности, ты же из латинской расы, старайся стать настоящей латинянкой»"