Всем известная книга со всем известным сюжетом. Этот роман не проходят в школе, но тем не менее, он относится к разряду той вечной классики, которую следует прочитать, так что я решила восполнить пробел в собственном литературном образовании. Кроме того, мне было интересно, изменилось ли мое восприятие Толстого за 12 лет, потому что через «Войну и мир» в школе я продиралась с громким треском и, признаться, осилила только два тома. Меня не устраивало все – бесконечные описания войны, сумасшедшее длинные предложения, обилие французского языка… И дуб. Собственно, «Война и мир» по моим впечатлениям, состоит из двух частей – дуба и неба над Аустерлицем. Так что к «Анне Карениной» я подходила долго, с опаской, и в результате взяла ее в Петербург, потому что в поезде читать будет больше нечего и увиливать не получится. А оказалось… Оказалось, что на самом деле язык Толстого хотя и своеобразный, но очень образный и объемный, так что даже трехабзацные предложения читаются легко. Но это было не главным открытием. Я 27 лет жила в полной уверенности, что «Анна Каренина» - это любовная драма, а выяснилось, что вовсе нет, и на самом деле это скорее сатира.

читать дальше

Судите сами. Дано – светское общество конца XIX века, фальшивое, лживое, прогнившее насквозь. Кто-то приспосабливается и живет в свое удовольствие, соблюдая лишь видимые приличия (Стива Облонский, Бетси Тверская), кому-то приходится смириться (Долли), а вот тем, кто не желает делать ни того, ни другого, приходится туго. Разумеется, есть и приятные исключения вроде Алексея Каренина, для которого слово «честь» - не пустой звук. Есть еще Левин – человек, живущий простыми чувствами, которому не интересны интриги и сплетни и Кити – обжегшаяся однажды и нашедшая себя в обыкновенном женском счастье с любимым мужем и ватагой детишек.
Что же такое Анна, главная героиня? Это взрослая женщина, в своем эмоциональном развитии остановившаяся на уровне подростка. Она экзальтирована и истерична, у нее все «слишком», эмоции так и хлещут через край, оставляя душу пустой. Она живет здесь и сейчас, ни на секунду не задумываясь о последствиях. Чисто физическая страсть к Вронскому застилает ей глаза и вот она уже готова наплевать на собственного сына, на свое положение в обществе, о муже я и не говорю. Можно сказать: «Она героически пошла против системы»… «Истеричная дура», - говорю я. Потому что, когда любовный угар пропал, оказалось, что на двух стульях усидеть все-таки хочется, а ханжеское общество этого делать не позволяет, по крайней мере, настолько демонстративно. Вронский к Анне очень быстро остывает, ему совершенно не улыбается до конца жизни сидеть у ног возлюбленной и петь ей о своих чувствах, а уж болезненная ревность Анны и вовсе не оставляет ему другого выбора, кроме как жить своей жизнью, чем он успешно занимался до встречи с ней. По сути это история двух эгоистов, людей, совершенно зацикленных на себе. Но Вронский честен хотя бы перед самим собой и четко отдает себе отчет в том, что не собирается связывать себя узами брака:
«Увлечение Вронского живописью и средними веками продолжалось недолго. Он имел настолько вкуса к живописи, что не мог докончить своей картины. Картина остановилась. Он смутно чувствовал, что недостатки ее, мало заметные при начале, будут поразительны, если он будет продолжать. С ним случилось то же, что и с Голенищевым, чувствующим, что ему нечего сказать, и постоянно обманывающим себя тем, что мысль не созрели, что он вынашивает ее и готовит материалы. Но Голенищева это озлобило и измучало, Вронский же не мог обманывать и мучать себя и в особенности озлобляться. Он со свойственною ему решительностью характера, ничего не объясняя и не оправдываясь, перестал заниматься живописью».
Анна же живет сиюминутными желаниями, а настроение у нее меняется, как английская погода, так что она просто не успевает осознать, чего же ей в действительности надо. Подсознательно она просто пытается привлечь к себе как можно больше внимания, а в результате не справляется с его количеством. Особенно хорошо ее демонстративность проявляется в контексте собственных детей:
«В это самое время дочь ее заболела. Анна взялась ходить за нею, но и это не развлекло ее, тем более что болезнь не была опасна».
Не говоря уже о том, как она оставляла сына в надежде «пострадать».
Подсознательно Анне, возможно, хочется жить жизнью своего брата, сибарита и гедониста, мотылька, не отказывающего себе в удовольствиях и при этом пользующегося репутацией порядочного человека. Но ей не достает легкости Стивы, ума и цинизма Бетси, в сущности, она не может похвастаться ничем, кроме собственной нимфомании страсти, так что самоубийство выглядит вполне закономерным и неудивительным финалом – она идет на вокзал с мыслью «Вот я умру, и он будет страдать». Типичная демонстративная психопатка с подростковой ментальностью.
Антагонистом Анны, хоть это и звучит как оксюморон, является Кити со своей наивной влюбленностью и трогательной ревностью. Они с Левиным счастливы простым человеческим счастьем, не нуждающимся в каждоминутной демонстрации. Именно самодостаточность и спасает их от влияния того высшего света, который высмеивает Толстой. В том и заключается мораль сей басни – чтобы выживать, нужно либо приспосабливаться к окружающей среде, либо выбрать другое место обитания. Поэтому попытка пустышки пойти против точно таких же пустышек выглядит смешно и жалко. Как говорил незабвенный Г. Остер: «Ты, Бяша, самая умная в стаде потому, что остальные ещё глупее». Впрочем, даже до уровня Бяши Анне еще расти и расти.
Почему же вся эта вакханалия мне показалась ближе к сатире, чем к драме? Дело в том, что автор описывает все происходящие с неприкрытой иронией (взять, например, того же героя-любовника Вронского с плешью на макушке):
«Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и, в-третьих, — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.»

«Вместе с этим Степану Аркадьичу, любившему веселую шутку, было приятно иногда озадачить смирного человека тем, что если уже гордиться породой, то не следует останавливаться на Рюрике и отрекаться от первого родоначальника — обезьяны».

«Все-таки он хороший человек, правдивый, добрый и замечательный в своей сфере, – говорила себе Анна, вернувшись к себе, как будто защищая его пред кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. – Но что это уши у него так странно выдаются! Или он обстригся?»

«Никто не доволен своим состоянием, и всякий доволен своим умом».

В целом этот роман показался мне, учитывая расстановку приоритетов автора, довольно небанальным, интересным и где-то даже забавным. Читается, несмотря на свой объем, легко и вообще я бы с удовольствием заменила им «Войну и мир» в школьной программе.

Небольшой цитатник

Она, краснея, потянулась к нему [отцу], ожидая поцелуя, но он только потрепал ее по волосам и проговорил:
- Эти глупые шиньоны! До настоящей дочери и не доберешься, а ласкаешь волосы дохлых баб.

Прежде, бывало, — говорил Голенищев, не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде, бывало, вольнодумец был человек, который воспитался в понятиях религии, закона, нравственности и сам борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности, религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, то есть дикими.

Слово талант, под которым они разумели прирожденную, почти физическую способность, независимую от ума и сердца, и которым они хотели назвать все, что переживаемо было художником, особенно часто встречалось в их разговоре, так как оно им было необходимо, для того чтобы называть то, о чем они не имели никакого понятия, но хотели говорить.

Убеждение Голенищева в таланте Вронского поддерживалось еще и тем, что ему нужно было сочувствие и похвалы Вронского его статьям и мыслям, и он чувствовал, что похвалы и поддержка должны быть взаимны.

— Положим, не завидует, потому что у него талант; но ему досадно, что придворный и богатый человек, еще граф (ведь они всё это ненавидят), без особенного труда делает то же, если не лучше, чем он, посвятивший на это всю жизнь. Главное, образование, которого у него нет.
Вронский защищал Михайлова, но в глубине души он верил этому, потому что, по его понятию, человек другого, низшего мира должен был завидовать.

Он знал, что нельзя было запретить Вронскому баловать живописью; он знал, что он и все дилетанты имели полное право писать, что им угодно, но ему было неприятно. Нельзя запретить человеку сделать себе большую куклу из воска и целовать ее. Но если б этот человек с куклой пришел и сел пред влюбленным и принялся бы ласкать свою куклу, как влюбленный ласкает ту, которую он любит, то влюбленному было бы неприятно. Такое же неприятное чувство испытывал Михайлов при виде живописи Вронского; ему было и смешно, и досадно, и жалко, и оскорбительно.